Первые бхикшу Будды жилив шалашах, пещерах, часто ночевали в лесу, под одиноким деревом, в расщелине скалы и других неуютных, но способствующих углубленному и обо­стренному восприятию местах.

Будда отменил и даже запретил мучительные самоистязания, столь близкие сердцу индийских искателей истины. Внешняя опрятность буддийских бхик­шу резко контрастировала с грязными, покрытыми пеплом и навозом брахман­скими аскетами. Чистота и строгая кра­сота царили в вихарах — первых буддий­ских монастырях, которые возникли сначала в двух, подаренных ему рощах— Велувана и Джетавана. Буддийские мона­стыри для многих казались раем на зем­ле, обетованными оазисами внутренней и внешней чистоты, где усталый путник мог бы предаться размышлениям и со­зерцательной практике без помех» в ти­шине и спокойствии.

Один раджа как-то сказал Будде: «Ви­дел я на своем веку немало шраманов, ве­ликих подвижников, живущих совер­шенной жизнью до последнего вздоха, но такой совершенной, законченной по­движнической жизни, Владыка, как здесь, нигде не встречал. Всюду смута, раздоры, волнения: сражаются цари с царями, князья с князьями, горожане с горожанами, брахманы спорят с брах­манами, ссорятся мать с сыном, отец с матерью, отец с сыном, брат и сестра между собою, друг со своим другом. Здесь же, Господин, я вижу монахов, жи­вущих в согласии, бхикшу, живущих в единении, без распрей. Нигде, нигде, Господин мой, я не видел столь едино­душного собрания, как здешнее».

В Дхаммападе есть такие строки, под­тверждающие слова раджи: «О, мы жи­вем очень счастливо, невраждующие сре­ди враждующих; среди враждебных людей живем мы, невраждебные. О, мы живем очень счастливо, небольные сре­ди больных; среди больных людей живем мы, небольные. О, мы живем очень сча­стливо, хотя у нас ничего нет. Мы пита­емся радостью, как сияющие боги».

Главное воздействие оказывали на людей дела самих буддий­ских бхикшу: многие убеждались, что бхикшу Шакьямуни на деле осуществи­ли тот жизненный идеал, о котором из­древле говорили мудрецы Индии. «Мно­гие люди порочны, — повторяли бхикшу слова Учителя, — но мы, последователи великого Будды, будем терпеть оскорб­ления, как слон в битве — стрелу, выпу­щенную из лука». Милосердие ко всем — девиз бхикшу. Он знает, как много в ми­ре зла, и не хочет умножать его. «Все дрожат перед наказанием, жизнь прият­на для всех — поставь себя на место дру­гого. Нельзя ни убивать, ни понуждать к убийству».

Этот принцип «ахимсы» — непричине­ния вреда живому и природе, который является одним из положений восьме­ричного пути арьи, всегда встречал от­клик в сердцах людей Индии. Для то­го, чтобы достичь такого уровня, необходима постепенная борьба со страстями. Поэтому Будда говорил: «Кто сдерживает пробудившийся гнев, как пытающуюся сойти с дороги колесницу, того я называю колесничим: остальные просто держат вожжи». Овладение сту­пенями духовного пути рассматрива­лось Буддой как «некий ряд постепенно восходящих уровней. Начав с внутрен­ней решимости победить в себе волне­ние преходящего и суетного, человек подавляет свои темные, злые качества и наклонности. Он должен, во-первых, быть добр ко всем, во имя освобожде­ния себя и других от власти зла. «Ис­тинный бхикшу, — говорил Будда, — не разрушит ничьей жизни. И ни страх, ни иные соображения не заставят его отбросить милосердие и сострадание, он дружественен и внимателен ко всем существам, одаренным жизнью. Он, бхикшу, должен избегать лжи, кражи, должен быть целомудренным, правди­вым, должен отбросить грубость, жад­ность, празднословие, искать во всем справедливость».

Некоторые аскеты, даже получив по­священие от Будды, имели старые при­вычки. Они, например, пугали населе­ние деревень своим видом или действиями. Но Будда не советовал так поступать бхикшу. Он говорил: «Так же, как пчела, садясь на цветок, не ломает его лепестков, а только берет некоторое количество нектара, так и совершен­ный бхикшу, появляясь в деревне, ни­чем не нарушает ее спокойствия, беря немного пищи себе на пропитание».

Учитель советовал не поддаваться оскорблениям других и в ответ не взра­щивать в себе гнев по отношению к тем, кто не воспринимал и хулил Дхарму.

«Если те, которые не с нами, о бхикшу, стали бы порицать меня, или Дхарму, или Сангху, то вы не должны по этому по­воду впадать в гнев, вражду или досаду.

Если же вы впали в раздражение по этому поводу, то для вас, а не для против­ников ваших появилась бы опасность, так как вы потеряли бы способность су­дить: верно ли было то или нет, о чем они говорят?» — спросил Будда. «Не должно, Учитель», — отвечали бхикшу.

«Если станут говорить так, то, о бхик­шу, вы должны объяснить, что именно неправильно в их суждениях, и сказать им: «Это неправильно, это не так, это у нас не одобряется».

Будда учил, что бхикшу должен обла­дать не только нравственным совершен­ством, но и целостным самообладани­ем и осознанием, терпеливо переносить все тяготы и лишения подвижнической жизни.

«Размышляющий мудро переносит и холод, и зной, и голод, и жажду, не бо­ится ядовитых насекомых, ветра, солнца и змей. Он не отвечает тем же на слова поношения, спокоен перед телесными страданиями, перед самыми горькими муками, томительными, беспокойными, разрушительными для жизни».

Когда на бхикшу нападал ужас или страх, то Будда советовал в таких слу­чаях обращаться к трем драгоценнос­тям: «Я вам, бхикшу, так говорю: если на вас в лесу, или под деревом, или в пу­стой келье найдет страх, оцепенение, мороз по коже, вспомните тогда о Татхагате таким образом: «Он, Джина, свя­той, истинно-просветленный, совершен­ный в знании и поведении, Сугата, познавший мир, непревосходимый, ук­ротитель буйных, Учитель богов и лю­дей, Пробужденный, Бхагават». Как вспомните обо Мне, так тот страх, оце­пенение, мороз по коже, что найдут на вас, отпустят вас.

А не вспомните обо мне, так вспомни­те об Учении: «Возвещено оно во благо Победоносным Буддой, Дхарма, зримая, бесконечная, ко всем обращенная, при­тягательная, внутренне познаваемая проницательными». Как вспомните вы о Дхарме, так тот страх и оцепенение, что найдут на вас, отпустят вас.

А не вспомните об Учении, вспомни­те о Сангхе: «На благом пути Община слушающих Будду, на прямом пути Сангха слушающих Джину. Достойна она почитания, очень достойна, заслуживает благоговения. Она для мира – высшее поле заслуг». Как вспомните вы об Общи­не, так тот страх, оцепенение и другое отпустят вас.

Почему это так? Потому, о бхикшу, что Татхагата — Архат, Истинно-про­светленный, свободен от страсти, свобо­ден от ненависти, свободен от заблужде­ний, лишен страха, нет у Него боязни, не подвержен панике и испугу».

«Истинный бхикшу проходит среди волнений жизни »тихим и свободным», не ищет почета или уважения. Он укро­тил все желания сердца, никого не осуж­дает, в нем нет ненависти к грешникам, но нет и одобрения. Он излучает в мир волны радости и дружественности, ми­лосердия и сострадания, при равном от­ношении ко всем. Ибо совершенно отре­шение радостного, познающего и созерцающего истину. Совершенен твердый духом, не наносящий никому страдания. Совершенен покончивший со всякой страстью, победа над сопро­тивлением «Я» поистине есть высшее наслаждение».

«Никогда капля росы не удержится на лепестке лотоса; никогда мудрый не прилепится ни к чему из того, что ви­димо, слышимо и создано. Кто стрях­нул с себя все греховное, тот ничего не воспримет в жадности из видимого, слышимого и созданного. Он не ищет очищения посредством другого, ибо ничто, идущее извне, не радует и не огорчает его*.

Нирвана, о которой учил своих учени­ков Будда, является уделом старатель­ных и прилежных. Путь к ней — чистое созерцание. Архат, отбросивший при­вязанности, свободный от суеты, печа­ли и радости, закаленный в школе са­моуглубления, при жизни приобщается к «непроявленному бытию». Тем самым он освобождает себя от дальнейших странствий в мирах сансары.

Слава великого Будды разносилась львиным голосом по всей земле Магадхи. Дошла она и до Капилавасту — родины Пробужденного. После пяти лет служения людям Будда решил навестить родные места. Для него они были как места своего рода прошлой жизни.

Весть о его приближении привел Шакьев в смятение: престарелый раджа Шуддходана был рад наконец уви­деть единственного сына и приготовил пышную встречу. Он приказал убрать дворец цветами и созвал многочислен­ных гостей. Впрочем, среди Шакьев на­ходились и такие, которые не разделяли отцовской радости: им казалось унизи­тельным встречать с такими почестями нищего бродягу, покинувшего отца, из­менившего своему долгу. Их ропот при­вел Шуддходану в некоторое замеша­тельство.

Между тем Пробужденный с большой свитой бхикшу, в неизменных красно­вато-желтых одеяниях, приблизился к родному городу и расположился в ро­ще неподалеку от главных ворот. Узнав об этом, Шуддходана не знал, как ему поступить. Отцовское чувство влекло его немедленно поспешить навстречу ушедшему много лет назад сыну, но, с другой стороны, он не мог устранить уязвленную гордость раджи и свою не­приязнь к бхикшу, которых он рассмат­ривал как источник своего несчастья, и это останавливало его. Ведь цари не бхикшу, которые свободны от предвзя­тых мнений.

В конце концов, отец в нем победил ца­ря, и он отправился в рощу искать Сиддхартху. Когда же он и его свита, уви­дели царевича в нищенском рубище, с обритой головой, с чашей для подая­ния, от печали и негодования они не могли произнести ни слова.

Пробужденный устранил тягостность момента демонстрацией чудесных пре­вращений. Он поднялся в воздух и сел в йогическую позу, распространив из своего тела тысячи радужных лучей, на концах которых образовались сияю­щие будды, выпускающие в свою оче­редь такие же лучи с такими же буддами, сидящими в лотосе, чуть меньшего раз­мера, так что в следующий момент все видимое пространство заполнилось ми­риадами пульсирующих светом будд. За­тем манифестация сменилась другой: лицо его стало поразительным образом меняться, являя на краткий миг образы будд-предшественников и будд гряду­щих, из груди его вырвалось ослепитель­ное пламя, затем поток журчащей во­ды, поднялся вихрь, разметавший тело Муни на множество мельчайших час­тей, которые через некоторое время вновь собрались, образуя стоящую фигу­ру Пробужденного…

Люди онемели от изумления. Однако даже такое проявление могущества, ука­зывающее на полное овладение тайной проявленного существования, не пре­одолело предубеждений раджи. Он сно­ва увидел нищего аскета. Сердечной бе­седы не получилось, и понимания не прибавилось. Растерянный раджа уда­лился в самых противоречивых чувст­вах. Наступила ночь, и бхикшу пришлось ночевать под открытым небом.

Наступило утро и Пробужденный вме­сте со всеми, как ни в чем не бывало, отправился в город просить милосты­ню, опустив глаза и в полном молчании. Когда слух об этом дошел до Шуддходаны, в доме начался переполох. Гордость шакьяского раджи была еще более пора­жена, он поспешил найти сына и осыпал его упреками: «Неужели у нас не найдет­ся пищи для твоих бхикшу? — кричал он, — не срами нашего славного царско­го рода! У нас никогда в роду не было нищих!

Пробужденный спокойно и невозму­тимо отвечал, что Он более всего це­нит не кровное, а духовное родство и что Его великие предшественники Буд­ды также странствовали, живя подаяни­ем. Видя, что отец смягчился, Будда дал свое согласие вступить под кров бывше­го родного дома.

Едва он вошел, ему навстречу выбе­жала его жена Яшода. Увидев мужа в одежде странствующего аскета-шрамана, она бросилась к Его ногам, залива­ясь слезами. Отец в это время оплакивал горькую судьбу невестки и рассказывал, что с самого того дня ухода она была ему верна и вела почти подвижничес­кий образ жизни.

Насколько возможно щадя человече­ские чувства своих бывших родных, Про­бужденный Сиддхартха Гаутама долго вел речь о достоинствах и пользе отре­шенной жизни, о тщетности мирского су­ществования, о причинах возникнове­ния волнения в этом мире.

Зрелище было необычным и удиви­тельным. Воинственные Шакьи и ни­щие бхикшу находились рядом. Гордыня, спесь, высокомерие сошлись с терпи­мостью, смирением и рассудительнос­тью. Такого не видывал дворец Шуддходаны. Многие из Шакьев, оставив прошлое, услышав от бывшего цареви­ча: «Приди ко мне, о бхикшу!» — облачи­лись в монашеские одежды.

Будда утешил Яшодхару, рассказав ей о предопределенности случившегося, о неизбежности для каждого живого ра­но или поздно задуматься о вечной не­разрушимой обители. Ей и Шакьям Он поведал о восьмеричном пути истинных арьев, а не по роду и происхождению. Он раскрыл перед ними тайны былых рождений, объясняя деяниями прошло­го глубинный смысл своей и их судеб. Будда предложил Маудгальяяне, всеведающему и мудрому, поведать древнюю ис­торию всех будд и происхождение рода Шакьев, чем привел присутствующих в восторг, заставив многих глубоко заду­маться и припасть после повествования к стопам Учителя.

Через некоторое время к нему подо­шел мальчик. Все это время он вместе со всеми слушал необычного странника, и когда присматривающие за ним уже были не в силах скрывать от него, кто это, он подбежал и попросил у отца на­следства, как ему подсказали. Отец так описывал свою жизнь, что отношения между отцом и сыном наладились без посредников, и Рахула не захотел с ним расставаться, попросившись в Сангху. Несмотря на некоторое недовольство упрямых Шакьев, «сам ушел, да еще ре­бенка сманил». Он принял Рахулу в Санг­ху, сказав: «Приди ко мне, о бхикшу». При этом Будда сказал, что принимать детей в Сангху можно только с согласия родителей.

Через несколько дней после встре­чи бхикшу последовали далее за Про­бужденным, который шел теперь ря­дом со своим сыном. По пыльной дороге последовало и множество Шакь­ев, одевших одежду бхикшу. Будущее покажет, что они, таким образом, обре­ли не только невидимую обитель, но и в прямом смысле спасли свои жиз­ни от уничтожения в последней для Шакьев битве. Очень многие приняли обеты Панчашилы, став упасаками или упасиками, как Яшода, бывшая жена царевича.

После посещения Ка-пилавасту Сангха пополнилась многими родными самого Будды. Обеты бхикшу приняли многие Его знакомые по дет­ству и юности. Таковыми были Нанда, Дэвадатта, Ананда и многие другие, ко­торые влились в общину сразу вместе после проповеди во дворце Шуддходаны. Двое из них, его двоюродные братья, Ананда и Дэвадатта впоследствии стали играть весьма заметную роль в жизни буддийской Сангхи: один преданно слу­жил Ему всю жизнь до конца, другой из зависти и дурных наклонностей всячес­ки мешал Пробужденному, пытаясь рас­колоть Общину.

«Когда глупец на свое несчастье ов­ладевает знанием, оно уничтожает его удачливый жребий, разбивая ему голо­ву. Он может возжелать неподобающе­го ему положения среди бхикшу и влас­ти в вихарах и почитания других родов», — эти слова Будды были сказаны именно про Дэвадатту, двоюродного брата Гаутамы, который причинил Учи­телю много огорчений за все то время, пока он был в сангхе.

Каких только способов не измышлял он, чтобы умалить Будду в глазах окружа­ющих и увеличить собственное значе­ние! Он предлагал бхикшу свою власть, предлагал отстранить Будду от руковод­ства сангхой, пытался занять его место. Он затевал интриги при дворе махара­джи Магадхи с целью опорочить Гаутаму Будду, но Аджаташатру не пошел на предложения Дэвадатты. Когда в сре­де бхикшу или мирян возникали разно­гласия, то Дэвадатта оказывался в гуще происходящего и раздувал все кофликты до внушительных размеров.

Будда обладал гибким умом: если усло­вия менялись, то соответственно меня­лись и некоторые правила, регулирую­щие жизнь общины. С появлением вихар-монастырей многие правила лес­ной жизни бхикшу оказались если не невыполнимыми, то, по крайней мере, не нужными в новых условиях прожива­ния. Поэтому Будда отменил ряд пра­вил, основанных на прецедентах ран­ней скитальческой жизни, и смягчил Винаю. Это сразу было расценено не­которыми ревнителями суровой жиз­ни как отступление от святости, чем не преминул воспользоваться Дэвадатта.

В этом проявилась неумеренность Дэ­вадатты, его двойственность. Во-пер­вых, когда он вошел в доверие к быв­шему царевичу Аджаташатру, ему и его окружению, бывшим с ним младшим монахам, подавали ежедневно по 500 порций риса на молоке. Не в силах усто­ять перед такими почестями, Дэвадатта возгордился, что и стало началом его па­дения. Во-вторых, уже замыслив раскол сангхи, Дэвадатта предложил Пробужденному ввести в общину более суровые правила, в том числе полностью отказаться от употребления мяса и ры­бы, не ночевать в помещении и другое. Таким образом, Дэвадатта был неуме­рен в самом буквальном смысле: не знал меры и отклонялся от нее то в одну сторону — чрезмерного переедания, то, в другую — чрезмерного поста.

Собрав, таким образом, недовольных, числом около пятисот, Дэвадатта предъ­явил Будде требование: отказаться от новшеств, от монастырей, от оседлости, вернуться к более частым проведени­ям обряда Пратимокша. В требовани­ях Дэвадатты сквозила ревность к Будде, и преобладало внешнее, формальное и догматичное отношение к практике.

Будда отверг все притязания расколь­ника. Дэвадатта не подчинился, ушел из сангхи в лес, увлекши за собой полты­сячи аскетов. Бхикшу, благодаря увеще­ваниям Шарипутры и Маудгальяяны, были возвращены — двум великим стхавирам («старейшинам») пришлось при­менить чудесные превращения и устро­ить интереснейший диспут, но сам Дэвадатта не оставил своих преступных замыслов. Он подослал к Будде наем­ных убийц, но на них напал страх и ужас, впоследствии и они приняли его Учение.

В другой раз Дэвадатта взобрался на гору и сбросил на проходящего внизу Будду и его учеников огромный кусок скалы. Но этот камень упал на две скло­нившиеся друг к другу вершины, так что Будда лишь слегка ушиб себе ногу.

В третий раз, находясь в Раджагрихе и зная, что там есть буйный слон, топ­чущий людей насмерть, Дэвадатта под­говорил людей пустить его по той уз­кой улице, по которой пойдет Бхагават. Архаты и Арья сначала просили Учите­ля свернуть куда-нибудь и уклониться, но Будда успокоил их, сказав, что «Буд­ды насильственной смертью не умира­ют». После этого Арья-святые действи­тельно отступили, не искушая судьбу, остался один Ананда, который тогда еще не был архатом, но «просто любил» просветленного. Он пытался заслонить собою учителя, но Будда попросил его не делать этого и отойти. Когда разъя­ренный слон приблизился, Будда сми­рил его добротой, и животное успокои­лось, и мирно подошло.

Будда часто рассказывал ученикам о кармических причинах, приведших Дэвадатту на дурной путь. Эти причины были посеяны еще в далеких прошлых жизнях, когда Дэвадатта, будучи другим существом, злыми деяниями сотворил себе собственную карму, чтобы во вре­мя жизни Пробужденного противостоять Ему. Принял его Шакьямуни исклю­чительно из милосердия, чтобы смяг­чить его последующую участь.

Деятельность Будды и без происков Дэвадатты была полна всевозможных приключений и опасностей. Несмотря на его величайший при земной жизни ав­торитет, у него находились и другие вра­ги, которые чинили ему препятствия.

Свирепый разбойник Амгулимала, объявленный вне закона за то, что он убивал каждого попавшегося ему пут­ника, после неудачной попытки запу­гать Будду обратился в буддизм, был принят в члены сангхи и мирно окон­чил свои дни монахом.

Один брахман, по имени Магандия, предложил в жены Будде свою красави­цу дочь, несмотря на принадлежность последнего к другой касте и на данный им обет безбрачия. Своим отказом Буд­да нажил в лице отвергнутой им краса­вицы непримиримого врага: впослед­ствии она вышла замуж за сына царя и пыталась отомстить Будде.

Ему пришлось пережить многое: и лживые обвинения со стороны про­тивников, проповедников иных учений, и откровенное презрение со стороны людей, особенно родных и близких кша­триев, считавших, что такому здорово­му, крепкому мужчине лучше было бы за­няться земледелием или каким-нибудь другим полезным трудом.

Однако за исключением козней род­ственника и отдельных врагов продол­жительная жизнь Победоносного про­текала как мощная, уверенная в своем величии чистая река, увлекающая за со­бой более мелкие ручьи в движении к великому Океану Пробужденности.